- Готовься, - сказал от мне, отрываясь от карт, - скоро ты потеряешь друга.
Чай закипел и я, привычная, в общем-то, к отбязанностям служки в этом маленьком алтаре альтернативного видения, поднялась, чтобы разлить его по чашкам.
Его - большая, коричневая, лакированная и немного потрескавшаяся. Моя - беленькая, с эмблемой профкома. До тошноты беленькая, до дрожи.
Он еще ни разу не ошибся. Он, в отличии от тетки Ольги, никогда не был бабой, а потому мыслил всегда очень логически.
Потом мы долго целовались в пустой темноте прихожей, провожали меня до трамвая, говорили о колониальной литературе и феномене популярности Стивенсона...
"Ты потеряешь друга..."
Он же говорил прежде: "Люди не меняются. Такие же идиоты, как маленькие дети. Хочу, дай... " Не дал - урод, гад и прочее.
"Подумай, не окружают ли тебя безмозглые суки. И если таковые есть, то гони их в шею. Или нет, убей их..."
Больше ничего не помню из того разговора. Разве что кота, застрявшего на березе возле "Орешков". Сам забрался, а теперь сам орет, обвиняя весь мир в нелепом отсутствии желания лезть на дерево, рискуя жопой, дабы спасти высшее творение мира.